Причины смерти почти всякий раз регистрируются священниками по
запискам врачей и фельдшеров, много тут фантазии, [Между прочим, я встречал тут такие диагнозы, как неумеренное питье от груди, неразвитость к жизни, душевная болезнь сердца, воспаление тела, внутреннее истощение, курьезный пневмоний, Шпер и проч.] но в общем этот материал по существу тот же, что и в «Правдивых книгах», не лучше и не хуже.
Радость, гордость и ужас охватили меня, когда я прочел это письмо. Нетрудно было понять, что тут в деликатной форме приглашали меня самого: при огромном круге знакомств Толстых странно им было обращаться за рекомендациями ко мне, совершенно незнакомому им человеку; очевидно, я, как автор «
Записок врача», казался им почему-то наиболее подходящим для ухода за больным отцом, Если же даже все это было и не так, то все-таки после этого письма я имел полное право предложить свои услуги.
Расспрашивал, над чем я сейчас работаю, крайне заинтересовался моим намерением писать «
Записки врача», говорил: «Пишите, пишите! Это очень важно и интересно». Однажды среди обычных посетителей «четвергов» я увидел новое лицо. Почтенных лет господин, плотный, с седенькою бородкою клинышком), очень обывательского и совсем не писательского вида.
Неточные совпадения
Они успели уже, впрочем, повидаться со всеми своими знакомыми, и, наконец, Мари написала, между прочим,
записку и к своему петербургскому
врачу, которою извещала его, что они приехали в Петербург и весьма желали бы, чтоб он как-нибудь повидался с ними.
«Воспаление легких у меня, конечно, получится. Крупозное, после такой поездки. И, главное, что я с нею буду делать? Этот
врач, уж по
записке видно, еще менее, чем я, опытен. Я ничего не знаю, только практически за полгода нахватался, а он и того менее. Видно, только что из университета. А меня принимает за опытного…»
— Гм… ну, ступайте. Нет, постойте. Вот я сейчас
записку напишу главному
врачу, отнесите, пожалуйста, и ответ мне верните.
Ответная
записка главного
врача...
Моя
записка главному
врачу...
Записки мои — это не
записки старого, опытного
врача, подводящего итоги своим долгим наблюдениям и размышлениям, выработавшего определенные ответы на все сложные вопросы врачебной науки, этики и профессии; это также не
записки врача-философа, глубоко проникшего в суть науки и вполне овладевшего ею.
В каких бьющих по нервам условиях проходит деятельность
врача, можно было достаточно видеть из предыдущих глав этих
записок.
На амбулаторный прием нашего профессора-сифилидолога пришла молодая женщина с
запискою от
врача, который просил профессора определить, не сифилитического ли происхождения сыпь у больной.
Ну, я ему на обратной стороне его
записки ответил: «Земский
врач Чеканов не желает видеть председателя управы и обедает у себя дома».
Между прочим, рассказал я и о своей первой стычке с председателем, после которой я из «преданного своему делу
врача» превратился в «наглого и неотесанного фрондера»; приехав в деревню, где был мой пункт, принципал прислал мне следующую собственноручную
записку: «Председатель управы желает видеть земского
врача Чеканова; обедает у князя Серпуховского».
И вообще было немало выступлений
врачей в защиту «
Записок», Молодые
врачи помещали в общих газетах письма, где рассказывали, с какою слабою практическою подготовкою выпускает молодых
врачей школа.
И вот, как будто в эти руки он уверенно взял вожжи — привычным жестом опытного ездока — и повел разговор, — легко, просто, незаметно втягивая всех в беседу. Заговорил со мною о моих «
Записках», потом обратился к приехавшему с нами земскому
врачу...
По поводу немецкого издания «
Записок» немецкий
врач Л. Кюльц обращался ко мне в выпущенной им брошюре так: «Скверная та птица, которая гадит в собственное гнездо!»
Я об этом
враче уже рассказывал в первой главе «
Записок», как он признал притворщиками двух солдат, которые, по исследовании их младшим
врачом, оказались совершенно негодными к службе.
Флегонт Никитич повествовал о том, как, года за два до своего отъезда из Сибири, он составлял на пароходе «Коссаговский», во время остановки его у Нарыма, акт о самоубийстве ехавшего на службу иркутского городового
врача, Антона Михайловича Шатова, оставившего после себя
записку, что он завещает все находившееся при нем имущество и деньги тому полицейскому офицеру, который будет составлять акт о его самоубийстве, причем просить его похлопотать, чтобы его похоронили рядом с той арестанткой, которая только что умерла на барже.